Звезда Джорджа Кеннана взлетела над вашингтонским политическим небосклоном в один день. Его «Длинная телеграмма», отправленная из Москвы в феврале 1946 года, стала программным документом о невозможности партнерских отношений между США и Советской Россией (как многие на Западе продолжали звать Советский Союз). Об этом в статье «Слово Джорджа Кеннана. К 70-летию статьи «Истоки советского поведения», опубликованной на сайте Русской службы ВВС, пишет профессор Лондонской школы экономики и политических наук Владислав Зубок и продолжает:
Владислав Зубок
Кеннану исполнилось 42 года, и он уже давно томился на вторых ролях в дипломатической бюрократии. После телеграммы его пригласили возглавить Отдел политического планирования в Государственном департаменте. В этом качестве он написал самую громкую статью за все годы холодной войны. Чуть больше 70 лет назад, в июле 1947 года она вышла в престижном журнале Foreign Affairs под псевдонимом «X».
Статья совпала с ключевым событием начала холодной войны: США предложили Европе план экономической помощи, и в июле он был отвергнут Москвой. Под нажимом Кремля правительства всех стран, находившихся в сфере советского влияния, выступили против «Плана Маршалла».
Август был месяцем передышки, в сентябре Сталин принял курс на консолидацию Восточной Европы для противостояния с Западом. Статья Кеннана была написана, чтобы сориентировать вашингтонскую политическую элиту на длительное противостояние, и впервые употребляла слово «сдерживание» в отношении Советской России.
Через несколько дней после ее публикации статью внимательно прочитал Сталин. Георгий Корниенко, тогда молодой сотрудник Комитета информации, а позже первый заместитель Андрея Громыко, принимал участие в переводе и редактировании этой статьи. По его словам, в тексте, который лег на стол Сталина, начальство комитета зачеркнуло «сдерживание» и написало «удушение».
Невольно приходит на ум начало шедевра Гете, когда Фауст редактирует библейское «В начале было Слово» — согласно требованию момента — заменив его Делом.
«Талантливый, отзывчивый народ»
Кеннан верил в слово. У него был замечательный литературный стиль. Его литературными кумирами были русские писатели, в том числе Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов. Русской литературой и культурой Кеннан заболел на дипломатической стажировке в Риге, где он общался с эмигрантами из прежней, разрушенной большевиками России, готовясь к встрече с Россией Советской.
Всю жизнь Кеннан вел дневник, где, как и полагается автору-романтику, писал высоким слогом о своих жизненных наблюдениях и сложнейших душевных переживаниях. 8 апреля 1934 года он записал: «Я всегда относился к литературе как историческому жанру: она дает портрет определенного класса в заданное время, со всеми его проблемами, страданиями и надеждами».
И подытожил: пока дипломаты пишут свои шифровки скучно и казенно, их влияние на внешнюю политику останется мизерным. Его «Длинная телеграмма» и «Истоки» — блестящие аналитические эссе с запоминающимися образами и афоризмами.
Кеннан считал, что Россия до конца не погибла, и относился к людям, населявшим Советский Союз, как историк, археолог и антрополог одновременно. Его интересовали глубинные течения, а не рябь на поверхности.
Рассуждения о национальном характере русских и других народов СССР заполняют страницы его дневников. А «Истоки» начинаются с фразы о «политической личности власти». Сейчас бы сказали, что все это — классический пример западного ориентализма и романтизма.
В любом случае Кеннан не был связан политкорректностью. Вот что он писал о грузинах в своем дневнике после путешествия из Москвы на Южный Кавказ летом 1936 года: «Гордость грузина хорошо известна. Он смотрит сверху вниз на все соседствующие расы, кроме, пожалуй, турецкой, к которой испытывает уважение бойца. Армянина он ненавидит всеми фибрами души. Русского презирает».
Сам Кеннан был закоренелым русофилом (при том, что грешил расизмом и антисемитизмом). Возвращаясь в посольство в Москве после поездки в Казань, Урал, и Сибирь летом 1945 года, он написал о русских почти эпическим языком. «Ясно, что на расстилавшихся перед нами равнинах был один из самых великих народов мира: талантливый, отзывчивый народ, способный вобрать и обогатить любую из форм человеческого опыта; люди, странным образом терпимые к жестокости и безразличию, и в то же время верующие в этические ценности; мужественный, плодовитый народ с большим запасом стойкости и жизненных сил, глубоко убежденный в своем предназначении играть прогрессивную и благую роль в делах мира, и готовый дебютировать в этой роли».
Побывав в сентябре 1945 года в Ленинграде, Кеннан почувствовал себя как дома и подумал — уж не жил ли он здесь в пушкинские времена? Он и сам поразился такому чувству, и заключил в дневнике, что американцы никогда его не поймут, а русские — никогда не поверят.
«Благонамеренный иностранец не может помочь русским, он лишь помогает Кремлю»
Для Кеннана главным вопросом, от которого зависело будущее советско-американских отношений в конце Второй мировой войны, был вопрос об отношении Москвы к Восточной Европе, особенно к Польше. Ему, знавшему Пушкина и Достоевского, было понятно наличие «родственной вражды» между поляками и русскими.
Но он считал: если Москва допустит возникновение неподконтрольного ей польского правительства — это будет означать, что мир перестал быть для нее черно-белым, и сотрудничество с другими странами перестало восприниматься в терминах «или мой вассал — или мой враг». Очень скоро Кеннану стало ясно, что чуда не произошло.
Кеннан писал о циничных, жестоких правителях Советской России — и отмечал традиционное взаимное отчуждение между «боярами» и «народом». Но понимал он и другое: любые американские санкции и наказания Кремля за плохое поведение не достигнут своей цели, поскольку правители тут же перенесут все их тяготы на народ, изображая себя при этом спасителями от внешней агрессии.
Вожди России, рассуждал Кеннан, прекрасно умеют играть на традиционных слабостях русской психики — ксенофобии, изоляционизме, обиде на других за непризнание. В его дневнике за 1945 год мы читаем: «Благонамеренный иностранец не может помочь русским, он лишь помогает Кремлю. И наоборот, он не может навредить Кремлю, а только наносит вред русским людям».
C этими установками Кеннан написал «Истоки». Но одно дело — личные дневники, другое дело — публичный текст. Видимо, по просьбе редакции журнала, Кеннан пустился в довольно детальное объяснение постулатов и значения коммунистической идеологии. И это при том, что он никогда не придавал этой идеологии большого значения, считая ее «фиговым листком», прикрывающим традиционный деспотизм.
70 лет спустя статья все еще поражает своими умозаключениями, от которых не так просто отмахнуться, хотя за ними вроде бы нет ни статистики, ни логики. Кеннан считал международную политику, а также поведение государств в ней процессом органическим, где есть гибкие законы, которые сильнее логики и разума.
Холодная война и сегодняшний день
В «Истоках» есть параллели с нынешней ситуацией в российско-американских отношениях. Кеннан пишет, что «иметь дело с советской дипломатией — одновременно и легче, и труднее, чем с дипломатией таких агрессивных лидеров, как Наполеон или Гитлер». Кремль более чувствителен к сопротивлению и готов отступить, если при этом не теряет своего лица. С другой стороны, политическую волю Москвы «нельзя одолеть или остановить, одержав над ней одну-единственную победу».
По его мнению, Кремль «становится неподатливым, когда речь заходит о его престиже. Бестактными заявлениями и угрозами советское правительство, как и почти всякое другое, можно поставить в такое положение, когда оно не сможет уступить, даже вопреки требованиям реальности». Поэтому Кеннан советовал США строить отношения с Россией так и предъявлять к ней требования таким образом, «чтобы у нее оставался открытым путь к уступкам без ущерба для престижа».
Сохраняет свою актуальность и то, что писал Кеннан о российской экономике. По фактам, писал он, Россия «останется экономически уязвимой и в некотором роде немощной страной». Она может «распространять необъяснимые чары своей примитивной политической живучести, но не в состоянии подкрепить эти предметы экспорта реальными свидетельствами материальной мощи и процветания».
Никуда не ушла за 70 лет и проблема уязвимости Кремля, когда приходится решать задачу перехода власти от одной личности к другой. В случае раскола в элитах, писал Кеннан, «хаос и беспомощность общества в России обнаружатся в крайних формах». Власть в России — это лишь «оболочка, скрывающая аморфную массу, которой отказано в создании независимой организационной структуры». Поэтому если авторитарное лидерство по каким-то причинам рухнет, то «Советская Россия может мгновенно превратиться из одной из сильнейших в одну из самых слабых и жалких стран мира».
Небезынтересны сегодня и мысли Кеннана о том, как и чем должны отвечать США на нежелание России подчиниться американскому мировому порядку и подстроиться к американским лекалам. В 1947 году, когда вышли «Истоки», Кеннан уже несильно беспокоился о наивности американцев, которые еще недавно называли Сталина «дядюшкой Джо». Скорее он опасался, что конгресс и американские политические элиты сочтут, что с Россией можно разобраться лишь политикой давления и санкций, покуда она «еще слаба».
Кеннан неоднократно возвращался к мысли, которую он записал в дневнике после путешествия по Сибири в 1945 году. Любое давление с Запада лишь консолидирует традиционную российскую матрицу ксенофобии, обиды на США и готовности терпеть и поддерживать Кремль сколь угодно долго в неравном противостоянии.
Тут не поможет и информационный ответ на советскую пропаганду. «Люди, являющиеся деталями этого механизма, — писал он о советском обществе, — глухи к доводам разума, которые доносятся до них извне. Вся их подготовка приучает не доверять и не признавать видимую убедительность внешнего мира. Подобно белой собачке перед граммофоном, они слышат только «голос хозяина».
«Запастись терпением»
Лучший способ обращения с Россией, советовал Кеннан, — не давать ей одерживать победы за счет других стран и запастить терпением. Вначале в Госдепартаменте, Пентагоне, ЦРУ и Белом Доме считали такие советы мудрыми. Потом, когда маховик противостояния набрал обороты, говорить про терпение стало неуместным.
Карьера Кеннана в Вашингтоне закатилась так же стремительно, как расцвела. В конце 1949 года дипломата-писателя и русофила «выжали» из Госдепартамента, где его место занял прагматичный деятель, который не говорил по-русски и не измерял эффективность сдерживания Советского Союза, обращаясь к загадочной русской душе, а деловито подсчитывал необходимый арсенал атомных боеголовок, бомбардировщиков дальнего действия и авианосцев. (Впрочем, в Кремле Сталин думал так же.)
«Тонкая» политика сдерживания, которую пытался выразить своей изящной прозой Кеннан, была отправлена на свалку. Началась война в Корее, в Конгрессе вырос ядовитый гриб маккартизма, и конгрессмены учетверили американский военный бюджет во имя защиты «свободного мира» и победы в будущей атомной мировой войне.
Кеннан, считавший войну, кто бы в ней не победил, сокрушительным поражением для человеческой цивилизации, наблюдал за трансформациями в Вашингтоне с большой тревогой. Сдерживание Кремля начало походить на нечто иное — пусть не на сталинское «удушение», но точно на лобовое столкновение, где — Кеннан это знал точно — русские не уступят.
Наблюдая за холодной войной из Принстона, где он жил как частное лицо, Кеннан решил опубликовать еще одну статью в Foreign Affairs. В апреле 1951 года в журнале появился его текст «Америка и русское будущее».
Он писал: «Сила того негодования, с которым американцы отвергают воззрения и способы действий нынешних кремлевских правителей, уже сама по себе ясно указывает на их горячее желание видеть в России появления других воззрений и другого порядка, резко отличающихся от того, с чем нам приходится иметь дело в настоящее время».
Кеннан предостерегал своих сограждан: прежде чем вернуться к дурной американской привычке «разбомбить и освободить» другую страну, американцы должны уяснить для себя, какой им хотелось бы видеть Россию в будущем и, самое главное, какая Россия может быть создана самими ее гражданами, согласно традициям и историческим обстоятельствам.
Многие из рекомендаций Кеннана полезно перечесть в полемике о том, что произошло в российско-американских отношениях после 1991 года. Мы вправе, писал он, «ожидать появления такого российского правительства, которое, в отличие от теперешнего, было бы терпимым, открытым и прямым в своих взаимоотношениях с другими государствами и народами».
В то же время американцы должны быть готовы к тому, что «русские национальные интересы не перестанут существовать, и что они будут энергично и уверенно отстаиваться».
Вред от умного русофила
Кеннан допускал — и это за 40 лет! — что Советский Союз может распасться, и возникнут независимые государства, среди них Украина. И он писал, что эти новые государства «не обеспечат своей устойчивости и будущего процветания, если они встанут на ложный путь, отдавшись чувству мести и ненависти к русскому народу, который вместе с ними разделял их трагическую судьбу, и будут пытаться построить свое будущее на своекорыстном использовании первоначальных затруднений нового русского режима, руководимого добрыми намерениями и борющегося с наследием большевизма».
Будет трагично, заключал Кеннан, если наследием холодной войны станет вражда между русскими и американцами. Но опасался он и синдрома американской победы и собственной исключительности. Последнее чувство, присущее американцам, подталкивает их разговаривать с Россией сверху вниз, как всегда здоровый человек говорил бы с человеком неизлечимо больным.
В действительности же деспотизм (Кеннан писал «тоталитаризм») — это «болезнь, которой в какой-то мере подвержено все человечество», включая и США, если обстоятельства ослабят там силы сопротивления этому «вирусу».
Что касается российской болезни, то «инстинкт, влекущий к более здоровой и более содержательной жизни», рано или поздно одержит и там победу над вирусом. И может оказаться, что власть, которая провозглашала себя вечной и безальтернативной, рухнет в одночасье и без всякого насилия. Случались в истории и такие странные вещи.
Слова выдающегося американского дипломата опередили развитие событий в Советском Союзе на 40 лет. В то же время, оглядываясь назад, мы видим, что эти слова были поняты немногими — и в Вашингтоне, и в Москве.
Парадоксально, но, пожалуй, только Рональд Рейган оказался тем американским президентом, который подошел к Советскому Союзу в конце своего срока «по-кеннановски». Сменивший его Буш уже не понимал, с какой страной он имеет дело, и предпочитал думать в терминах геополитики и делать ставку на Горбачева.
Что касается советских руководителей, то внимательно Кеннана прочел, видимо, только Сталин. И решил, что для его режима вреда от умного русофила будет больше, чем от всех прямолинейных русофобов вместе взятых.
В сентябре 1952 года вождь лично распорядился объявить Кеннана персоной нон грата всего лишь через несколько месяцев после его возвращения в Москву в качестве посла США.
Фото — Foreign Affairs
